Осетино-Ингушский конфликт

Заключение

Ставшие на сегодняшний день обычным явлением, Осетино-ингушские отношения уходят в глубь веков. Они документируются историческими источниками, позволяющими судить об их сложности и неоднозначности во все периоды развития двух соседствующих народов в составе российской государственности. Каждый из исторических этапов включения двух социумов в российские государственно-политические, формировал какую-либо существенную предпосылку конфликта.

И осетины, и ингуши к концу XIX в. одинаково страдали от земельной нехватки. Однако в увеличивающемся с начала XX в. осетино-ингушском противостоянии проблема земельного «голода» не играла главенствующую роль.

Более важным в осетино-ингушских противоречиях был другой аспект этноконфликтной проблемы на Северном Кавказе второй половины XIX в. - набеговая практика. Ее расцвету в начале XX в. Послужило втягивание горских народов в капиталистическое развитие, товарно-денежные отношения.

В условиях «переходного» состояния горской экономики набеги из агрессивного средства «собирания» феодальной собственности превращались в средство «собирания» квазикапиталистической собственности. В применении к осетинскому обществу конца XIX в. - начала XX в. можно говорить о росте внутриобщинных форм криминальной наживы; в применении к ингушскому обществу - о полномасштабной набеговой практике, направленной преимущественно на осетин и казаков.

К концу 1980-х гг. исторические предпосылки, социально-психологические измерения конфликта были налицо. Необходим был существенный фактор общероссийского уровня - кризис советской государственности, - чтобы сжатая пружина осетино-ингушских противоречий развернулась в открытое противостояние.

Принятый российским Парламентом Закон «О реабилитации репрессированных народов», содержащий статью о возвращении территорий, безответственные заявления ведущих российских политиков, Закон «Об образовании Ингушской Республики» без определения ее границ - все это сыграло формообразующую роль в катастрофе, спровоцировав вооруженный конфликт 1992 г.

Несмотря на скоротечность, вооруженная фаза конфликта привела к катастрофическим последствиям, сотням человеческих жертв и колоссальным разрушениям жилого фонда и социально-бытовой инфраструктуры

Начавшийся в августе 1994 г. процесс возвращения людей в места их прежнего проживания в Осетии следовало бы признать значительным успехом в постконфликтном строительстве. Но по-прежнему оставались нерешенными важнейшие задачи сугубо субъективного свойства: морально-психологическая обстановка в зоне конфликта отличалась высокой степенью напряженности, а возвращение ингушей в Пригородный район шло на фоне их стойкого неприятия жителями осетинской национальности.

Во многом процесс возвращения десятков тысяч вынужденных переселенцев блокировался и по вине федеральных властей, срывавших сроки и предусмотренные объемы финансирования мероприятий по восстановлению разрушенного жилого комплекса и соответствующей инфраструктуры.

Но уже на первом этапе переговорного процесса удалось решить часть первоочередных задач: прекратить вооруженное противостояние, развести вооруженные группировки, возобновить деятельность властных структур и пр. В то же время развитие общественно-политической обстановки в регионе требовало перевода конфликта из острой фазы в умеренную

Качественно новый этап переговорного процесса связывается с подписанием в сентябре 1997 г. Договора «Об урегулировании отношений и сотрудничестве между Республикой Северная Осетия-Алания и Республикой Ингушетия» и в октябре того же года «Программы совместных действий органов государственной власти Российской Федерации, Республики Северная Осетия-Алания и Республики Ингушетия».

Таким образом, переговорный процесс по разрешению осетино-ингушского конфликта к осени 1997 г. вступил в конструктивную фазу, когда возникла и стала реализовываться возможность достижения консенсуса между сторонами. Сами же стороны перешли от политических лозунгов к обсуждению сущностных вопросов урегулирования и разрешения конфликта, стремясь к достижению такого результата, который бы и в правовом, и в морально-психологическом аспектах был обоснован вне зависимости от позиций сторон и их готовности идти на уступки.

Однако даже при всем том позитивном потенциале, который был заложен в Соглашении, «территориальный вопрос» оставался по-прежнему открытым.

Между тем сам переговорный процесс вступил в повседневную, «рутинную» фазу, способствующую ведению переговоров в «мягком» режиме. Это значит, что стороны конфликта подошли в ходе переговоров к такому состоянию, когда было достигнуто взаимопонимание, взаимодоверие, конструктивность, готовность пойти на уступки для достижения позитивного результата.

Но трагические события в Беслане в сентябре 2004 г. круто изменили логику развития переговорного процесса, поставив на грань срыва сам ход постконфликтного строительства. Вернуться в рамки переговорного процесса удалось лишь в апреле 2005 года, когда в ситуацию вмешались федеральные посреднические структуры.

Несмотря на то, что сам переговорный процесс и тесно связанное с ним возвращение вынужденных переселенцев ингушской национальности в Северную Осетию возобновились, остаются вопросы, неурегулированность которых фактически создает почву для дезавуирования принимаемых договоренностей. Речь идет о политико-правовых аспектах конфликта, сознательно исключаемых из перечня обсуждаемых тем. Проблема спорной территории так или иначе оказывает влияние на ход и результаты переговоров, подспудно присутствуя в повестках дня заседаний.

Анализ современного состояния переговорного процесса показывает шаткость позиций полпредства как посредника в процессе ликвидации последствий конфликта, низкую эффективность переговорного процесса как инструмента разрешения осетино-ингушских противоречий, и неопределенность позиции федерального центра по вопросу урегулирования осетино-ингушских отношений, которая традиционно базируется на стремлении к компромиссу с местными элитами и неформальных договоренностях. Исходя из этих соображений, ждать скорого решения осетино-ингушской проблемы, видимо, не приходится.